— А что, — раздался пронзительный голос, — теперь огоньки позволяют себе вот так врываться в чужие кварталы?! — голос был полон недовольства, а вскоре показалась и обладательница дисканта: кошка, более похожая на лису, с метающим молнии взглядом, всем своим видом, всей своей позой выдавала полную решимость немедленно напасть на проходимца, потревожившего её покойную охоту и спугнувшего жирного и ленивого голубя, чудесную добычу городской обитательницы.

Кошка эта вынырнула из-за корзины торговца ягодами. Не узнать её было невозможно: таким резким голосом, такими чёткими, въедливыми интонациями, в каждом своём звуке отражающую агрессию и глубокую ненависть ко всему живому, ненависть, которая была обращена к каждому нарушившему её границы, обширные границы, покрывающие многие улицы... О! Этот район полностью принадлежал кошке, от этой лавочки торговца диковинными ягодами, какие никогда не встретишь в дождливых и холодных обычно краях, лавчонки, за которой обычно сидела маленькая девочка, столь полюбившаяся яростной фурии, стоявшей перед Лучезарной, и отвечавшая кошке взаимной любовью, — и до самой церкви, звонившей дважды в сутки, утром и вечером, тяжёлым, но радостным звоном, громким, хоть голос этой музыки был всегда один. Все эти земли принадлежали растрёпанной серой кошке с тусклыми жёлтыми глазами, но кто бы осмелился назвать их «тусклыми», когда они всегда горели жгучим огнём ненависти и ярости?

Да, фурия эта была известна на весь город, и звали её Дэа. Когда-то она была домашней кошкой, холённой и прекрасной Дэа, привыкшей к ласке и любви. Она мурлыкала, лежа на ногах у своего человека, мурлыкала ему колыбельные, тихо, едва слышно, перед самым его сном, мурлыкала до тех пор, пока дыхание её людей не становилась тихим и мерным, и только тогда она засыпала на ногах у одного из супругов, свернувшись в мирный клубочек, и спала так до самого утра, пока первый луч солнца не возвещал о том, что пора будить её прекрасную подопечную, мерно спящую, с разметавшимися по подушке длинными чёрными волосами, с бледным лицом и острым носом, — будить для того, чтобы она накормила сперва саму Дэа, затем себя, а затем и проснувшегося человека этой серой холёной кошке.

Как несправедлива жизнь! Одна лишь маленькая царапина заигравшемуся котёнку её людей — крошечная царапинка, какую заботливые матери всегда оставляют своим собственным котятам, преступающие границы дозволенного в игре, кусая слишком яростно и царапаясь слишком по-настоящему, царапина любящая, остужающая пыл детёныша — за неё Дэа вышвырнули из дома, словно бы старую ветошь! Это было предательство, пережить которое невозможно, а если и удаётся, то ничто не станет, как прежде, не стала и Дэа, превратившаяся из доброй и заботливой матери, сытой и счастливой, в тощую и злую кошку, держащую в страхе каждого, кто посмеет бросить один только взгляд на её добычу! И эта фурия, что до сих пор зовёт себя Дэа, собрала вокруг себя несколько таких же одиноких бродяг, выброшенных из дома за какую-то крошечную провинность. И сейчас все эти некогда счастливые, а ныне ненавидящие весь мир и каждого живущего в нём, смотрели на Лучезарного: кто с груды тряпья, кто с закрытой корзины, кто из сточной канавы. И Дэа была царицей этого района, никто не смел сказать слово, когда говорила она. Никто, кроме одного кота, некогда белого, а теперь серо-коричневого, покрытого пылью дорог и времён, старого, но ещё бодрого:

— Когда они не нарушали границы? — он засмеялся рокочущим старческим смехом, хриплым из-за частого кашля, возвещавшего о скорой кончине этого старика. — Рассекают по городу, им не принадлежащему, словно крысы.

— О! Ха-ха. Расточительно. Этот их главный никогда не отличался сдержанностью, — смеялся задыхающимся смехом старик.
— И умом, — дёрнула ухом Дэа. — Будем надеяться, сдержат своё обещание.
— Куда денутся? — лениво перекатывал во рту слова третий кот, появившийся посмотреть на веселье.

Когда Лучезарный занёс лапу, Дэа брезгливо отшатнулась. Впрочем, недостаточно быстро, и маленькие пятна крови проступили прямо под ухом кошки, отвернувшейся от удара. Та зашипела, но не от боли, а от злобы, и в глазах её заплескалось нечто, не предвещающее ничего хорошего.

— Зря, — также лениво отреагировал третий кот на действие кота. — Ну-ка, сокровище... — кот тяжело спрыгнул вниз. Тяжесть этого действия была вызвана вовсе не весом: кот был довольно тощим, хотя его серое в полоску тело ещё не подводило кота: это было видно по всем членам, остававшихся на своих местах. Целые лапы ни разу не были сломаны, два уха было прижато к голове, и два глаза с ленивым, скучающим презрением, без единой искринка азарта, смотрели на Лучезарного, ожидая дальнейших его действий. Дэа, которую загородил этот кот, прыгнула ещё выше и теперь смотрела на городскую сцену с высоты деревянного козырька над дверью дома.

— Слышишь, псих. Убирайся, пока я за Дэю шкуру не содрал. Жалею только из-за твоего убожества.

— А-а-а, то есть ты тоже не понял, что за котята, — хмыкнул старик и удобнее расположился на своём месте, ожидая продолжения.

Серый кот был парнем жизнерадостным, но, по всей видимости, не любившим драться быстро, зато предпочитавшим растягивать бой надолго: настолько надолго, насколько это было возможно, и, по всей видимости, бой мог длиться до тех пор, пока гогот остальных членов банды не стихал. А он и не думал успокаиваться, ведь как забавно было следить за жалкими потугами слабого, но большого кота, который то и дело промахивался! Вёрткий серый кот уклонялся, и делал это максимально театрально, то уходя из-под удара в самый последний момент, так, что Лучезарный врезал по пустоте, со свистом вдруг образовывающейся вокруг него, то ускользая мгновенно, как только Лучезарный занесёт лапу. Как бы то ни было, уже к третьей атаке Лучезарный получил по морде когтями, и кровь, вытекшая из раны тонкой струйкой, мгновенно превратила роскошную шерсть этого кота в мокрые грязные сосульки, неизменно образующиеся зимой на повозках людей. Жалкое зрелище, вызвавшее раскат смеха в банде, до того эта сильная атака серого их собрата была похожа на то, как воспитывают маленьких котят, нелепых, неспособных постоять за себя, бьют по голове по-отечески, чтобы малыши лучше запомнили столь важный для жизни урок. Но как грешно расслабляться! Вот и четвёртую атаку серый кот избежал, но с трудом, а от пятой и вовсе не сумел скрыться! Впрочем, покуда его дразнили простыми ударами, этот удар не столько нанёс какие-либо повреждение полосатому отродью городских улиц, сколько оскорбил его до глубины души, и серый кот наконец начал атаковать сам. Его удар был силён и меток — вот ещё одна рана красуется на теле Лучезарного!

— Хо-хо! — крикнул кто-то. — Таки попал! Ну что, вместе — на клочки?

— Оставьте его, — хмыкнула Дэа, презрительно следившая за бывшим огоньком. — Он слабак и годится только в качестве игрушек.

— Хе-хе-хе, что верно, то верно, — вновь зашёлся то ли в смехе, то ли в кашле старик. — Рикки не любит, когда у него отнимают игрушки.

Дэа кивнула, наблюдая за боем. По всей видимости, Лучезарный решил сменить тактику, и наконец-то перейти к настоящим боевым действиям, пустив в ход собственные зубы. Да только ловкости это ему не добавило, а оскорбительный его удар не отнял той же прыти у противника ныне лесного кота. Хотя, похоже, что-то изменилось, и вот — какой позор для городского кота! — лапу серого кота окропила его собственная кровь, но это не умаляло достоинств одинокого Рикки: он двигался всё так же свободно, и по всему было видно, что Лучезарный не сумел задеть ни важных жил, ни сухожилий, ни мышц, лишь процарапав кожу одиночки. На такие царапины не надо бы обращать и внимания, да только старый кот выплюнул:

— Опять к Каре пойдёшь, плут! Нашёл-таки повод от Дэа скрыться!

— Умей моё сокровище лечить так же хорошо, как Кара, — усмехнулся Рикки. — Я бы, может, и не бегал к этой паршивке. Ну-ка, вот та-ак... — он с лёгкостью заехал лапой по шее кота, увернувшись от очередного выпада Лучезарного.

— Без хвоста решил остаться? — хитро прищурившись, вопрошала со своего королевского места Дэа.

Вопрос её вызвал в Рикки сдавленный крик боли: вскинув голову, чтобы посмотреть на главную в этом городском сброде котов, он пропустил весьма чувствительный укус Лучезарного.

— О-о, а к Каре-то он надо-олго, — добавил старик, оценивая нанесённый урон.

— Я хорошо его знаю: вернётся бырёхонько, надолго не задержится, — хмыкнула Дэа.

Рикки проигнорировал оба выпада в его сторону, сосредоточившись на бое с Лучезарным. Внимательность была хоть и не главной его чертой, но всё же в этом он был неплох, а потому удар получился что надо. Вложив всю свою силу, кот обеспечил ещё один будущий шрам на боку его противника. Тот уже заметно ослабел и явно собрался покончить с этим делом быстро, нанеся неожиданный удар королеве сегодняшнего шоу. Но раны на его теле не позволили ему допрыгнуть до Дэа, он упал тяжело и стремительно, словно камень с горы. Серый его противник сделал финальный штрих, совершенно необязательный для доказательства собственного превосходства, и лишил Лучезарного одного уха.

— Моё сокровище, ваш вердикт? — промурлыкал кот, хитро глядя на Дэа и явно надеявшись услышать короткое слово, решающего, способного показать огням их место в этом городе.

— Оставь его. Этот слабак и так достаточно опозорен. Ты, огонёк, возвращайся к своим, так и быть. Милостиво дарую тебе жизнь. Рикки!

Рикки кивнул и разочарованно, нехотя отошёл от кота ровно на два шага, только чтобы показать, что первым он атаковать не будет. Ровно два шага: этого будет достаточно, чтобы в случае чего мгновенно напасть вновь, и на этот раз уже убить, ведь все коты здесь знали — если Дэа и простила вас раз, второй раз она уже спуску не даст. А потому стоит Лучезарному напасть, и он будет мгновенно убит.

Странно, что кот не собрал паутину по дороге, ведь в лесу её всегда в избытке. Ещё страннее, что он предпочёл найти Голубую Розу, которая послала его куда-то... Зачем-то... А куда и зачем? Лучезарный, в общем-то, и не знал: Голубая Лапа ничего ему не сказала. И теперь, когда она смотрела на окровавленного Лучезарного, её охватила паника: она боялась крови, а теперь по всему её тону было видно извинение:

— Я... Я не хотела! — Голубая Роза в страхе начала всхлипывать. — Почему?! Аааа!!

Кошка убежала в надежде найти Дождя Жизни, Тёрна или Огненного Вихря: словом, тех, кто смог бы срочно помощь погибающему Лучезарному. Паутину она так и не принесла: её охватила паника, которая вполне объяснима. Увы, оказать первую помощь Лучезарному придётся самому. Ну или он будет ждать, истекая кровью, надеясь, что Голубая Роза убежала не просто так.